Кровь пьют руками - Страница 5

— Еще бы, — охотно соглашаюсь я. Так оно и есть. Разбирался. Но даже если и нет, я не стала бы спорить с Игорем Дмитриевичем. Бог с ней, с истиной, пусть не рождается!

*******

Этому тоже учил Первоиезуит. Мир дороже. Мир — и покорность. На том все и стоять должно.

Впрочем, меня бы он к себе не взял. И даже не из-за того, что я Эра, а не Эрик. Три степени покорности: повинуйся телом, повинуйся разумом, повинуйся сердцем. Хорошо придумано, но не для меня. Не умею. Хотя учили крепко.

Повинуйся телом: это когда бьют, приставляют к горлу осколок стекла, валят на дощатые нары, срывают клифт, вонью дышат в лицо. И ты повинуешься — телом, избитым, опозоренным, но еще желающим жить.

Повинуйся разумом: это когда годами работаешь под чужой личиной, выверяешь каждый шаг, жрешь горстями успокоительное — или пьешь по-черному по субботам, закрывшись на все задвижки. Повинуешься, потому что разум говорит: иначе нельзя, поводок крепок, намордник жмет, к тому же деньги — для нее, и для меня самой, той, что когда-нибудь сможет уйти из этой паутины.

Сердцем… Не знаю, не получалось. А может, и не пробовала. Не для кого было. Саша… Нет, и с Сашей тоже. Даже в постели, даже в тот миг, когда самая фригидная баба забывает обо всем, приходилось помнить: завтра надо писать очередной отчет об объекте «Паникер». Я думала, что сердце когда-нибудь не выдержит — разорвется:

Выдержало. Не выдержало Сашино — пуля пробила аорту…

…Нельзя, нельзя!. Присесть, закрыть глаза. Валидол! Черт, дьявол, забыла! Вот о чем думать надо — о валидоле, а не о серых глазах и ямочке на подбородке…

*******

Перед тем как зайти в комнату, откуда слышался плеск и всхлипывания сестрички-истерички, я заглянула в зеркало. На меня взглянула холодная надменная особа средних лет в дорогом пальто и сбившейся на сторону шапке. Шапку я поправила, но снимать не стала. Сойдет, нежарко; батареи, похоже, совсем холодные. Наверно, гражданка Бах-Целевская домовому булки пожалела.

Как они все должны меня ненавидеть!

Ладно.

Кентавров в коридоре не оказалось. Не обнаружились они и в комнате — не иначе на автозаправку решили завернуть. И очень хорошо, без них воздух свежее. Зато все остальные были на месте; вдобавок откуда-то появился таз, полный воды, вкупе с полотенцем. Хмурый Петров вместе с заплаканной Идочкой сдирали с гражданина Залесского окровавленные брюки. Похоже, намечалось мытье. Мытье или обмывание?

Я вновь вступила в кровавую лужу, невольно поморщилась (запах, запах!), коснулась холодного запястья. Да, гражданин Залесский жив. Пульс нормальный, четкий. Я приподняла веко — на меня глянул мутный недвижный глаз. Да, обморок, старикан не ошибся.

Сам гражданин Молитвин застыл у окна, глядя на окрестные крыши. Я подошла, стала рядом.

— Хотите меня арестовать?

На бледных губах — бледная улыбка. Вблизи его лицо выглядело усталым, больным. Неудивительно, неделю назад чуть ли не с инсультом валялся. Как еще встал, старикашечка?! Итак, хочу ли я арестовать гражданина Молитвина?

— Нет. Арестовывать вас нет оснований. Оснований нет. Для ареста. А вот для всего прочего…

— Вместе с тем, гражданин Молитвин, вы очень нужны следствию. Если бы не наша встреча, завтра же объявила бы розыск. Как свидетеля.

И это — почти правда. Быть может, и объявила бы. Один адресок в тетради у Очковой дорогого стоит!

Бледные губы шевельнулись, но на этот раз гражданин Молитвин предпочел промолчать. За нашими спинами послышалась какая-то возня, тихий стон — и нервный вскрик Идочки: «Смотрит! Смотрит!» Я вздохнула. Врача бы сюда! Знахари-пекари, хироманты-гадалки!

— Кстати, Иероним Павлович, вы ведь Алику соседом будете? Тут прописаны, в этом доме? Он кивает — все так же молча.

— А кто тогда проживает на Гвардейцев-Широнинцев? Двадцать второй дом, если не ошибаюсь?

Губы сжались, но ответ прозвучал спокойно, и в этом спокойствии звенел лед:

— Квартиру по указанному вами адресу я снимал для моих личных целей. А вообще-то предпочитаю общаться в присутствии адвоката. Конституцию еще не отменили?

Ну-ну! А может, и те «300 гр.» — тоже для адвоката? Тертый, видать, гражданин! Ничего, не он первый.

Сзади уже слышался плеск. Гражданина Залесского купать изволили.

— Я бы настоятельно советовала вам, Иероним Павлович, оказать следствию помощь. Иначе обижусь, вызову архаров — и отправлю всю вашу компанию вплоть до выяснения. Сорок восемь часов, согласно Конституции. А потом продлю. С санкции прокурора — до месяца.

Кажется, дошло. Послышался тяжелый вздох:

— Вам сколько было в 91-м? Лет двенадцать-тринадцать? Значит, скорее всего не помните. А я вот помню — радовался. Радовался, что такие, как вы больше не сможете… Ладно, чего вы хотите?

Хочу-то многое. Но для начала…

— Завтра вы встретитесь с одним человеком и ответите на его вопросы. Кстати, он не из наших. Ученый — как и вы. Магистр мифологии. Лучший ученик Буриана Пражского.

И тут он вздрогнул — резко, всем телом. Глаза превратились в щелочки:

— Магистр, говорите?.. Хорошо, завтра в полдень. Я буду здесь, возле Алика. Так что не бойтесь, не убегу.

В голосе его звучало нечто, напоминающее презрение. И вдруг — проклятая память! — мне вспомнился Саша. Когда он начинал говорить о «наших» — госбезопасности, прокуратуре и прочей «ментуре», его голос так же…

Не смей! Не смей! Не сейчас!

2

А через час стало ясно, что не слыхать мне рокота струн гитарных, не спеть «чибиряк-чибиря-шечка» и кадриль не сплясать. Отменялась гитара. По крайней мере на сегодня. У Мага по имени Истр оказалось много дел, и я в их число не входила. Не сотруднику Стреле обижаться на гостя. Мое дело простое: встретить, помощь оказать. Встретила, оказала. Что еще понадобится — сделаю. И все. Даже то, что я его привезла с вокзала к себе на квартиру, — уже нарушение. Кофием Думала напоить, дура! Коньячком прельстить!