Кровь пьют руками - Страница 64

К оглавлению

Спина болела, ныла, боль перекатывалась волнами. Кажется, я лежу на чем-то твердом…

Жива?

Шепот чуть удалился, но стал не тише — громче. Странный такой шепот, заунывный.

Жива?

Руки тоже болят, и ноги… Жаль, глаз не открыть!

Те, что говорят, подошли ближе. Или я просто стала лучше слышать?

— «Скорая» ждет. Вот сволочи, довели женщину!

— П-погодите, господин Бажанов! Господин М-молитвин все-таки попытается еще раз…

Я поняла, что жива, что это — не бред. Игорь! Почему здесь Игорь?

— Как хотите, господин Волков, но я, знаете ли, в шаманов ваших не очень верю. Все! Пошел, потом позвоните.

Похоже, Бажанов чем-то недоволен. Он всегда чем-то недоволен — и всегда спешит. Но почему здесь Игорь? И где это — «здесь»?

— Ну что т-там, Иероним Павлович?

— Трудно сказать, магистр. By же видите! Я настолько удивилась, что открыла глаза. Потолок был бел комнату заливал яркий свет, хотя окон я не заметила!. Зато господина Молитвина не заметить было трудно. На господине шамане был надет черный френч, поверх которого красовалось дорогое серое пальто.

— Эра Игнатьевна! Ирина!

Шаман в черном френче сгинул, надо мной склонился Игорь.

— В-вы… Вы слышите меня?

— Слышу…

Еще через минуту я поняла, что действительно слышу. Слышу — и даже могу отвечать. Могу даже привстать.

— Може, носилки? — в комнате (то есть, конечно, не в комнате — в камере) появился кто-то в знакомом камуфляже. По-моему, я раньше видела этого курносого парня, причем совсем недавно…

— Не надо. Я… Я сама.

Рука скользнула по деревянной доске (оказывается, я лежала на обычных нарах), ноги не хотели слушаться.

Игорь подскочил, поддержал.

— К-как сказал бы господин Бажанов — в-все! Пойдемте, Ирина, скучно здесь!

У порога я оглянулась. Камера — но не та, куда меня поместили вначале. Окошко все же есть, у самого потолка, двойное стекло, решетки.

— Вы правы, Игорь. Скучновато!

Коридор был пуст. Игорь поддерживал меня под левую руку, сержант-"сагайдачник" (вот где встретились!) — под правую. Ноги передвигались сами, и я начала понимать, что прихожу в себя. Не убили, жива. Жива, но по-прежнему тут, во внутренней тюрьме ФСБ. Однако коридоры пусты…

— Игорь! Здесь что, революция?

Маг по имени Истр смеется. Только сейчас я замечаю: его глаза действительно чуть-чуть близорукие. Странно, ни разу не видела его в очках. И линз не носит…

— Это к г-господину Молитвину. Он у нас, так сказать, в-ветеран. А, в общем, революции п-пока нет, зато весну могу обещать.

Весна встретила меня во дворе — в огромном пустом дворе, окруженном высокими серыми стенами. Громадные ворота исчезли, не осталось даже железной будки, что торчала рядом. Вместо охранника у ворот колесила пара кентавров; за плечом у одного из них висела огнестрельная штуковина, слегка напоминающая дробовик.

Все это я заметила уже потом. Солнце! Огромное, даже не мартовское — майское! — горело в самом зените. Под ногами хлюпала грязь, еще несколько дней назад бывшая снегом. Терпкий воздух казался настолько густым, что застревал в горле.

Я глубоко вздохнула. Весна! Весна — и я все-таки жива.

На плечи мне накинули пальто. Я обернулась, чтобы поблагодарить, — и наткнулась на веселый взгляд знакомого сержанта. Я улыбнулась, парень взял под козырек.

Игорь, державший меня под локоть, быстро оглянулся:

— Сейчас. Г-господин Бажанов обещал оставить машину.

— Можна! — Сержант вновь козырнул и, лихо шлепая по грязи, двинулся к воротам.

И тут я увидела обезьяну. Белая тварь беззвучно промчалась по лужам, метнулась к стене пропала в сером бетоне.

Рука Игоря успела схватить за плечо. Откуда-то со стороны послышалось гудение мотора. Я закрыла глаза.

2

— Все-таки я рекомендовал бы в храм-лечебницу, магистр. Я ведь не врач. Что мог, то сделал.

— Ей лучше д-домой, Иероним Павлович. Хватит с нее, так сказать, к-казенного дома.

Голос Игоря звучал слева; молитвинский — Справа. Мотор гудел, было тепло и уютно.

— Ирина! Вы слышите м-меня? Я вздохнула. Да, как говорит господин Бажа-нов, все! Хватит! Обезьяны так обезьяны!

— Я слышу вас, Игорь. Извините, глаза пока открывать не буду. Больно.

— Под лампой держали, Эра Игнатьевна?

В голосе Молитвина не было сочувствия. Так мог спросить патологоанатом.

— Под лампой, Иероним Павлович.

— Здорово они вас! Я вовремя подоспел: вам ваши, откровенно говоря, коллеги такую мерзость вкололи…

«Лучше сделайте ей еще один укол».

Я вздрогнула.

— Спасибо.

— Иероним П-павлович был, можно сказать, председателем комитета по в-вашему освобождению.

— Не преуменьшайте своих заслуг, досточтимый магистр!

Странно: кажется, Молитвин сердит не только на меня. Но чем ему не угодил Игорь? «Досточтимый магистр» — звучит прямо как «гражданин следователь»!

Спрашивать не стала. Еще успею, да и сил нет. Самой бы из машины выйти!

Возле моего подъезда тоже все изменилось. Сгинули сугробы, жалкие остатки сосулек источали последние капли с мокрого карниза. Весна! И как быстро!

— Вам помочь?

Молитвин смотрел по-прежнему хмуро, но это почему-то уже не расстраивало. Я огляделась по сторонам (никаких обезьян!), улыбнулась:

— Нет, спасибо. Я попрошу досточтимого магистра.

Шаман поправил пальто, кивнул:

— Хорошо. Игорь Дмитриевич, я буду в мэрии. Наверное, следовало удивиться (Молитвин! в мэрии!), но удивляться я не стала. Похоже, действительно революция. Маленькая такая революция с переодеванием люмпена в черный френч и вселением его в мэрию. Пусть!

— Иероним Павлович! Я хочу вас поблагодарить…