— Игорь!
— В-все! Кажется, Наш с-синедрион уже собирается.
— Погоди! Я… Я люблю тебя! Ничего не говори, не отвечай! Просто я люблю тебя! Слышишь, люблю!
На экраны можно не смотреть. Там пыль — и черные грибы разрывов. На моем «Роллексе» — 14.30. Уже два часа, как начался обстрел. И все чаще ракеты взрываются. «Оборона по господину Молитвину» начинает сдавать.
Сам Шаман Черный Ворон по-прежнему здесь. И все остальные — тоже. Есть даже подкрепление. У самого пульта на низеньком табурете при строился знакомый мне субчик с ласковой улыбкой, навечно приклеенной к физиономии. Только теперь на Николае Эдуардовиче нет наручников. Возле его ног замер странный предмет, отдаленно похожий на большую коробку для кинопленки.
Время от времени господин Лель поглядывает в сторону Молитвина. Шаман не реагирует, лишь бледные губы еле заметно подергиваются.
Видать, знакомы!
…Игорь рядом — и я спокойна. Со мной ничего не случится…
— Основные очаги поражения — поселок Жуковского, район Сосновой Горки и Старый Центр, — бесстрастно докладывает лейтенант. — Эвакуация там завершена, поэтому людские потери незначительны. Мы оттянули патрули на юг…
— Зачем же они стреляют? — нервно восклицает мой интеллигентный сосед. Теперь я его узнала. Мацкевич, директор телеканала «Тонис». Надо же, не побоялся остаться!
Вопрос повисает в воздухе, но я сама знаю ответ. Бьют не по людям (пока — не по людям). Уничтожают город. Город, не желающий сдаваться. Новый Мир, костью в горле застрявший у Старого.
— Разрушен монастырь, — голос лейтенанта непроизвольно вздрагивает. — Покровский собор XVII века — тоже. Успенский собор сильно поврежден. И Благовещенский…
Сердце города, уцелевшее во всех войнах, не тронутое Большой Игрушечной. Какие сволочи!..
— Включите радиоперехват. — Бажанов вздыхает, с силой проводит рукой по лицу. — Все волны, какие поймаете!
Оператор возится у пульта, чертит знаки, шелкает переключателями. И вот динамики взрываются хрипом. Хрипом, треском — и забористым матом:
— …"Иртыш"! «Иртыш»! Какого хера? Я же тебе сказал, «вертушки» не посылать! Ракетами бей, ракетами! Повторяю: «вертушки» не посылать, уже пять накрылось! Там, блин, у них защита, ребята с ума сходят. Как понял?..
— Всем! Всем! Это «Буденновск»! При встрече с боевиком высокого роста, называющим себя «Месяц-из-Тумана», немедленно открывать огонь на поражение. Повторяю…
— …Твою мать, «Ярославль»! Чегему тебя на Гвардейцев-широнинцев? Что значит, не можешь пройти? Точку подавил? Ну так газуй! Да плевал я на этих макак! Мочи их всех! Повторяю: всех мочи, кого увидишь! Приказа не знаешь? Всех здешних выблядков! А самоходки на что? Развернул — и лупи, блин! Да какие люди, мочи — и все!..
— …"Алмаз", «Алмаз»! Корректировщиков, пидоров, под трибунал отдам! Ни одна ракета не взорвалась! Яйца оторву уродам! Что значит, «проверял»? Я за свои ракеты отвечаю, а за твои погоны — нет! Да знаю, что компьютер сдох, у меня он тоже, сука, накрылся. Марал я твой спутник, сам проверь!..
— …Которые на мотоциклах — близко не подпускать! Гасить из пулеметов! Повторяю — с боевиками на мотоциклах в ближний бой не вступать…
Не хочу слушать. Не хочу! Они убивают город.
И ничего поделать нельзя! Ничего! Может быть, потом, лет через сорок, мы вытащим этих мерзавцев в Нюрнберг…
— Игорь! Расскажи мне про остров! Он большой?
— М-маленький! — его губы слегка касаются моего уха. — Пляж — и п-пальмы. А посреди — гора. Т-там когда-то было капище. Б-бог Ронго, страшный такой, ушастый…
Я закрываю глаза. Ничего не хочу видеть — ни черных клубов дыма на экранах, ни бледного лица Шамана. Остров, маленький остров посреди океана…
…Мы с Игорем идем по белому горячему песку. Босиком. Легкая теплая волна догоняет, тыкается, уползает назад. Эми рядом, она улыбается, что-то рассказывает на своем смешном американо-русском суржике.
Тихо — только шум прибоя.
И больше нет войны.
Маг понравится ей! Он ведь не может не нравиться!
Неужели это будет? Неужели?..
Ты ведь не обидишься, Саша?
— Колонна танков подходит к площади! Десять машин!
Голос лейтенанта слегка дрожит.
Все! Нет острова, нет теплого прибоя.
Зато танки уже здесь.
Значит, что — конец?
Бажанов медленно расстегивает кобуру, рука привычно вынимает обойму, вставляет назад.
— Господа! Предлагаю перейти на запасной командный пункт. Я-на баррикаду. Оружие — в соседней комнате…
— Погодите! Не надо!
Николай Эдуардович Лель вскакивает, подбегает к генералу, что-то шепчет. Бажанов хмурится, дергает щекой.
— Хрен с тобой, пробуй! Все равно!
Улыбка господина Леля становится неотразимой. Он вежливо прокашливается, поворачивается к нам:
— Господа! И дамы!
Галантный поклон в мою сторону.
— Прошу помочь мне в маленьком, э-э-э, научном эксперименте. Это займет пять минут, не больше!
Мы переглядываемся, кто-то неуверенно пожимает плечами. Я смотрю на Игоря — Маг серьезен. И господин Молитвин — тоже. И тут я понимаю, что малыжинский Калиостро не шутит. Научный эксперимент? Уж не боженьку ли Капустняка кликать станет?
Между тем Николай Эдуардович берет два пустых стула и ставит их у стены. Табуретка перемещается на противоположную сторону. Круглая железная коробка устанавливается посередине.
— Господин лейтенант! Не могли бы вы включить экран? Да-да, площадь Свободы. Насколько я понял, танки должны появиться из-за Госпрома?
Ему никто не отвечает, но экран включается мгновенно. Знакомая площадь,чем-то похожая на огромную перевернутую колбу. Серая громада Госпрома. Баррикада, трофейные танки по бокам, еще один — у въезда на улицу Иванова.