Кровь пьют руками - Страница 91

…И чем дальше мы шли…

— Расскажи еще о твоем острове, Игорь!

— Н-ничего особенного. Я арендовал его т-три года назад, случайно — подвернулась п-премия…

И вдруг я поняла. Странно было бы не понять! Игорь был не здесь, не со мной. Мы оба прошли одинаковую подготовку. Очень хорошую подготовку! Вот так же я «гуляла» с ним под руку в ту дикую ночь, когда хотелось одного — вытрясти душу из ублюдков, посмевших угрожать моей девочке. Гуляла, улыбалась, шутила…

Я была не с ним.

И теперь бумеранг вернулся.

Девятый, мой добрый всепонимающий босс, сероглазый парень, чей возраст — видимость, чьи губы…

Он был не со мной, и стена, страшная стена отчуждения, все крепла, одевалась железобетоном. Еще немного — и не будет ничего, даже если впереди маячит остров с ушастым идолом.

Игорь уходил, оставалась лишь знакомая маска, знакомый голос, смех…

Уходил навсегда.

Совсем.

— Игорь! Погоди!

Он остановился. Серые глаза улыбались — и не видели меня.

— Игорь! Очнись! Это я!

На миг в его глазах промелькнуло что-то живое, настоящее.

Боль.

Невыносимая боль, которую не выразить словами, не выкричать.

— Игорь! Послушай! То, что было — было. Ты мне ничего не должен, понимаешь? Ничего! Если хочешь — останемся просто друзьями. Или коллегами. Вчера был жуткий день, и позавчера-тоже. Мы можем забыть…

Боль плеснула из глаз, и он наконец не выдержал. Тонкие губы дрогнули, на лбу скомканной неровной нитью обозначилась такая неожиданная морщинка.

— Стрела! Мы не м-можем остаться друзьями, Стрела! Я н-не имею права т-тебе лгать! Не имею! Это хуже, чем смерть!

— Ты… женат? — брякнула я первую же пришедшую на ум глупость.

Слишком поздно я сообразила: глупость — самое дорогое, что есть на свете. Слишком многим приходится за нее платить.

Его лицо стало серым. Глаза закрылись. Голова откинулась, и вдруг мне показалось: передо мной — умирающий Ворон. Уходящий навсегда старик, знающий, что не сможет помешать Дьяволу.

Nevermore.

— Я… Я н-не женат, Ирина! О таком в-врать — подло. Дело в д-другом…

Голос не слушался. Я попыталась взять его за руку, но он вырвался, дернул плечом:

— В-все равно! Ты узнаешь, и лучше — от м-меня. Лучше — сразу. Слушай! Только не п-пе-ребивай, пожалуйста!

«Пожалуйста!» Он не просил — умолял. Так молят о пуле, когда впереди — многочасовая агония.

— Вчера… И д-днем раньше… Г-говорить тебе не имело смысла, мы и т-так были у грани — и ты, и я. П-перед смертью — зачем?.. Я м-мог бы врать тебе и дальше. Спрятать д-документы… Но это было бы еще отвратительней. Всю жизнь? Н-нет!..

Внезапно его лицо стало другим — внешне спокойным, равнодушным. Глаза потухли, голос зазвучал тихо, монотонно.

Словно ему было уже все равно.

— Т-три недели назад я получил приказ. С самого в-верха, я даже не знаю, от кого. П-при-каз касался тебя. П-первое. Я должен был решить, способна ли т-ты работать дальше. Ты в этом г-го-роде около пяти лет, это — предельный срок.. Второе. У руководства в-возникли подозрения, что ты — двойной агент…

Я кивнула — и удивилась. Те, «с самого верха», абсолютно правы. Азбука оперативной работы! Почему тогда он нервничает?!

— Если я решу, что т-ты не можешь дальше работать или что ты — двойник, я буду обязан т-тебя ликвидировать. Лично!

Я вновь кивнула, все еще не понимая. Правда, кое-что стало проступать — медленно-медленно, словно айсберг в арктическом тумане.

Пятый! Он предупреждал! «Никаких личных контактов со специалистом!..» Даже посылал «Воздух»! «Явная и непосредственная опасность!» «Явная и непосредственная!» А я его костерила, беднягу!

— Очень скоро я п-понял, что ты — на пределе. Что у тебя нервы — н-ни к черту. И что работать т-ты скорее всего больше не сможешь…

Игорь замолчал, будто на слова у него не оставалось больше сил. Как и у меня — на удивление. Яжива, меня повысили в должности. И еще как повысили!

— Я им соврал, Стрела! Сообщил, что т-ты — в превосходной форме и п-посоветовал перевести тебя в центр.

— Но меня и перевели! Я говорила с Третьим! — совсем растерялась я, чувствуя, что кто-то из нас сошел с ума. — Игорь! Девятый! Да что с тобой?

Он помотал головой. Внезапно в глазах его вспыхнул черный огонь. Губы сжались.

— Посмотри! В-верх!

Ничего не понимая, я поглядела в темнеющее вечернее небо. Ни облачка, чисто, только посреди — неровный инверсионный след. Не иначе «мигарь» напоследок оставил.

— Н-началось…

— Что началось?

Я вновь посмотрела на небо — и замерла. То, что в первый миг показалось мне следом от самолета…

След от самолета не бывает темно-желтым.

И у него нет рваных краев.

Трещина!

Страшная трещина, пересекающая небосвод. Словно небо, наше привычное голубое небо, разорвалось ветхой тканью, и в просвет глянуло небо иное, кованное из тяжелого золота.

Иное — Последнее небо.

Небо, которое видят Те.

— …Нельзя! Та реальность, в которой мы находимся… Она не выдержит! Равновесие уже нарушено! Любой толчок может превратить мир в хаос!..

Черный Ворон, Черный Ворон! Ты опять накаркал!

Странно: я не почувствовала страха. Только холод — и пустоту. Чуждую пульсирующую пустоту.

Пустоту — и боль.

Боль Второго Грехопадения.

…И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно…

Мы простерли руку. И нам не жить вечно…

— Значит, началось, — Игорь вздохнул, закрыл глаза, — К-кажется, господин Молитвин был п-прав… Времени мало, слушай!

Он весь подобрался, серый взгляд блеснул.